У такого глубокого и устойчивого явления, как российское холопство, не может не быть глубоких и устойчивых исторических корней. Еще классики марксизма заметили, что в России огромная власть и моральная сила самодержавного деспотизма имеет вполне материальную причину – крестьянскую общину. Точнее, множество крестьянских общин. Большую часть времени они вели преимущественно натуральное хозяйство и потому были хозяйственно и политически обособлены одна от другой. Эту обособленность усиливали гигантские пространства страны, холодный климат и отвратительные дороги. Только власть государства и подчиненной ему церкви соединяла общины в единый национальный механизм. И общины это знали. А потому никогда не ставили под сомнение власть «царя-батюшки». Даже великие крестьянские восстания были направлены только против отдельного самодержца, но не против самодержавия как общественного строя.
Все это и позволило Карлу Марксу отнести Россию к числу стран «восточной деспотии» или азиатского способа производства. Это когда государство активно вмешивается или даже полностью контролирует жизнь крестьянских общин. Кстати, частная собственность в таких обществах может полностью уступать место экономическому всевластию государства.
Не удивительно, что многие столетия «восточного деспотизма» воспитали в России особый тип человека – полностью послушного деспотичному государству и даже гордого этим послушанием.
Казалось бы, ситуацию должно изменить установление капиталистического строя. Он экономически объединит страну через национальный рынок, разрушит крестьянскую общину, а самих крестьян превратит в пролетариев. Словом, при капитализме самодержавие и все его последствия потеряют историческое обоснование. Это, конечно, правда, но только половина правды…
У России не оказалось времени, чтобы столетиями создавать капиталистические структуры, которые именно за столетия были сформированы на Западе. Начавшееся в конце ХIХ – начале ХХ веков мировое империалистическое соперничество потребовало от страны быстро создать индустриально-конвейерную промышленность или сойти с исторической сцены. После череды политических революций, за решение этой масштабной проблемы по традиции взялось государство. Но не самодержавное, а уже большевистское.
Великий Октябрь добросовестно уничтожил отжившие самодержавные порядки, установил республику. Однако глубина деспотической традиции оказалось так велика, что после короткого периода «революционного романтизма» республика политически – но не экономически! – уже мало отличалась от свергнутой недавно монархии. А лидеры нового государства – от вчерашних царей. Тем более, что и страна еще долго оставалась крестьянской, а исчезнувшая община частично ожила в огосударствленных колхозах. Кстати, показательно, что в еще уцелевших странах советского лагеря – на Кубе, в КНДР – «социалистическую» власть передают по наследству…
Советское государство подхватило у самодержавия эстафету в тотальном контроле и регламентации жизни граждан. Причем, даже превзошло в этом своего предшественника. Правда, за советскими гражданами уже признавался ряд демократических прав и свобод. Юридической шаг вперед был сделан! Но, разумеется, шаг формальный, условный и лицемерный, как все, что связано с буржуазной демократией. Но все же, рабочий с фабрики нуждался уже в иной государственно-политической надстройке, чем общинный крестьянин.
Шлейфом «восточного деспотизма» накрыло и постсоветскую Россию. Вновь после десятилетия более-менее свободной, хотя и нищей жизни, страна вернулась к нормальному для себя всевластию чиновничества. Масштаб этого всевластия показывает процент голосов зачисляемых на выборах партии чиновничества «Единой России». А «нормальность» для страны такого положения доказывает покорность, с которой россияне приняли возвращение господства бюрократии.
Но и здесь был сделан шаги вперед! В СССР гражданин формально имел право критиковать власть, выйти на митинг, учредить общественную организацию и т.п. Но реально за это его могли посадить в тюрьму. А в нынешней России у него есть не только формальное право на все это, но и возможность иногда пользоваться этим правом. И за это почти не сажают. Ведь капиталу, особенно мелкому и среднему, нужны более-менее реальные демократические права.
Словом, в России капитализм, действительно, разрушает «восточный деспотизм», но очень медленно и лишь частично. Это, разумеется, проявляется в «национальных особенностях» россиян.
Тут показательна ситуация с рабочими профсоюзами. Сегодня в стране существует профсоюзная «многопартийность». За сам факт учреждения новых профорганизаций обычно уже не репрессируют, как это было в 60-80-е годы. Казалось бы, наконец-то созданы условия для появления настоящих классовых организаций пролетариев и вообще наемных работников. Тем более, что российский рынок труда остается довольно диким и потому требующим вмешательства таких организаций. Однако 95% состоящих в профсоюзах работников остаются в рядах ФНПР – родной дочки советского ВЦСПС. А он, в свою очередь, был весьма послушным сыном советского государства – главного работодателя в СССР. Причем, дочка в полном объеме унаследовала от папы родимое пятно полного подчинения работодателю и поэтому не может удовлетворить спрос работников на профсоюзную защиту. И все же люди остаются в ФНПР…
Кстати, основу этой федерации сегодня составляют профсоюзы именно тех отраслей, где государство осталось главным работодателем: образование, медицина, культура, госслужба. Во многих других отраслях профорганизации ФНПР резко теряют численность. Но вовсе не потому, что работники уходят в настоящие профсоюзы. Как правило, на месте ликвидированной первички ФНПР другой профорганизации не возникает. Работники предпочитают решать многочисленные трудовые проблемы не коллективно – через профсоюзную борьбу, а в одиночку и потому в массе своей закономерно проигрывают.
Часто отсутствие рабочих профсоюзов в России объясняют жестким давлением на потенциальных профактивистов со стороны работодателя и подкупленных им «органов». Достаточно вспомнить известную историю с «обнаружением» наркотиков у профлидера «Алроса» В.Урусова. Но вряд ли есть страна, где работодатель легко мирится с возникновением рабочих организаций. Часто его сопротивление бывает очень жестким, а то и кровавым. Россия тут не исключение. Тем не менее, практически все развитые страны имеют развитое профдвижение. Причем, если и не революционное, то явно не карманное. Ведь общенациональными и общеотраслевыми забастовками в Европе давно никого не удивишь. А Россия стала исключением. За 20 лет жизни в условиях рынка, рабочие профсоюзы, как были, так и остаются у нас редким явлением. Как ни печально, главная «заслуга» в этом самих наемных работников с их неистребимой покорностью начальству и еще крестьянской надеждой на «доброго царя». Точнее, работодателя. Как тут не вспомнить слова К.Маркса о том, что пролетарий революционен, либо он ничто…
Правда, концентрацию пессимизма в отношении российского пролетария (а ситуация в России типична для многих стран экс-СССР) несколько разбавляет процесс глобализации, в том числе на рынке труда. Глобальное перемещение капиталов и рабочей силы имеет отдаленную тенденцию к выравниванию условий труда во всем мире и облегчает задачу «заражения» России западными традициями рабочего движения. Ярче всего это проявляется на российских предприятиях глобальных корпораций, когда рабочий профком устанавливает связи с профактивом «своей» корпорации в других странах. Но и тут нужно понимать, что быстрого успеха не будет. Лечение от последствий азиатчины – процесс, который растянется на жизнь нескольких поколений!
Левые могут ускорить этот процесс, если подключатся к работе по созданию и развитию классовых организаций пролетариев. И не только в их реформистско-профсоюзной версии, но и с прицелом на выход за рамки наемного труда. А именно: в виде пропаганды и практической реализации различных коммунарских, кооперативных и других хозяйственно-бытовых нерыночных проектов. Их ценность в том, что пролетарии в реальной жизни видят новую социальность – перестают быть наемными производителями прибыли, вырываются из мертвящей атмосферы российского холопства. Кроме того, они получают некоторое представление о хозяйственном устройстве грядущего коммунизма, о новых отношениях между людьми. А вместе с новой социальностью придет и нетерпимость к окружающим капитализму, потребность революционно бороться за новую жизнь, общий контур которой они уже видели своими глазами.
Вряд ли нужно доказывать, что работа переводчика только на первый взгляд сугубо «техническая». Истории известно немало случаев, когда сначала религиозные тексты переводились с языка на язык неточно, вслед затем такие переводы неверно истолковывались, а в результате вспыхивали кровавые конфликты. Нередко, кстати, искажение текста делалось умышленно – с целью дезориентировать читателя. К сожалению, переводы трудов классиков марксизма тоже не избежали такой участи… Проанализируем, к примеру, перевод такой «культовой» работы К.Маркса как «Критика Готской программы». Разумеется, лишь некоторых ее фрагментов.
Советский перевод утверждает: «Освобождение труда требует возведения средств труда в достояние всего общества и коллективного (здесь и далее выделено нами – ред. ЛП) регулирования совокупного труда при справедливом распределении трудового дохода». Между тем, при правильном переводе следует читать: «Освобождение труда требует возведения средств труда в общее достояние общества и кооперативного регулирования совокупного труда при справедливом распределении трудового дохода».
Далее. Советские переводчики пишут: «В обществе, основанном на началах коллективизма, на общем владении средствами производства, производители не обменивают своих продуктов; (…)» Оригинал же требует такого перевода: «В кооперативистском обществе, основанном на том, что средства производства являются общим достоянием, производители не обменивают своих продуктов; (…)».
И последний пример. В советском переводе читаем: «Если же вещественные условия производства будут составлять коллективную собственность самих рабочих, то в результате получится также и распределение предметов потребления, отличное от современного». Следует же переводить так: «Если же вещественные условия производства являются кооперативной собственностью самих рабочих, то получается также и распределение предметов потребления, отличное от современного».
Анализ всей работы позволяет утверждать, что сделанный в СССР перевод в ряде существенных мест смазан, затуманен! Где только возможно, камуфлируются кооперативные товарищества рабочих как ключевой хозяйствующий элемент низшей фазы коммунизма. Советские переводчики произвольно переносят кооперативные товарищества рабочих на будущее. Хотя Маркс говорит о производственных кооперативах в настоящем времени – следовательно, имеет в виду революционное саморазвитие уже возникших при его жизни и показавших свою силу рабочих кооперативных товариществ.
В Центральном партийном архиве Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС постоянно производились уточнения отдельных важных мест в переводах произведений классиков марксизма. Иногда такие дискуссии не завершались консенсусом и в переводы в квадратных скобках вносились отдельные слова и словосочетания из текста подлинника. За этим был свой подтекст. Вот несколько примеров.
В 24-м томе 50-томного собр. соч., на странице 435 (2-й том «Капитала») видим следующее: «…В этом отношении товар, произведенный капиталистом, ничем не отличается от товаров, произведенных самостоятельным работником, общинами трудящихся [Arbeitergemeinden] или рабами».
Спрашивается, почему при переводе привели в квадратных скобках исходное словосочетание? Дело в том, что русское слово «трудящийся» – это, по-немецки, der Werkttige, а не der Arbeiter. А вот der Arbeiter – это именно «рабочий», а не какой угодно трудящийся. Если учесть, что однажды Энгельс написал, что немецкое слово die Gemeinde («община») эквивалентно французскому слову «коммуна», то получаются «рабочие коммуны»! При этом следует ещё и учесть, что die Gemeinde может означать общину/коммуну и в смысле местного самоуправления. А теперь посудите – передаёт ли советский перевод – «общины трудящихся» - выше указанные важные особенности оригинала? Ответ очевиден: не передаёт! Почему же всё-таки советский переводчик записал «общины трудящихся», а не «общины рабочих» или «рабочие коммуны»? За ответом надо обращаться, понятно, к советской идеологической цензуре. Из конъюнктурно-идеологических соображений классиков «рихтовали» под советскую действительность. Ведь как раз рабочих коммун в СССР не существовало...
Ещё пример. В 1-м томе 50-томного собр. соч., на странице 525 (Ф. Энгельс, «Успехи движения за социальное преобразование на континенте» – 1843 г., работа написана по-английски) читаем: «Так три крупные цивилизованные европейские страны — Англия, Франция и Германия — пришли к заключению, что радикальная революция в общественном устройстве, имеющая своей основой коллективную собственность, стала теперь настоятельной и неотвратимой необходимостью».
Но вот в 1987 году в Издательстве политической литературы выходит сборник, подготовленный Институтом марксизма-ленинизма «К. Маркс, Ф. Энгельс, В.И. Ленин. О коммунистической общественной формации. В 4 т. Т. 1.». В этом сборнике на с. 24 видим следующую запись этого текста: «Так три крупные цивилизованные европейские страны — Англия, Франция и Германия — пришли к заключению, что радикальная революция в общественном устройстве, имеющая своей основой коллективную собственность [community of property], стала теперь настоятельной и неотвратимой необходимостью».
Зачем понадобилось указывать в скобках исходное английское словосочетание? А потому, что точный перевод словосочетания «community of property» – не «коллективная собственность», а «общность имущества»! Получается, перечеркнуть указания идеологической цензуры работники института ещё не решаются, но в условиях «гласности и демократии» решаются обнародовать, что там на самом деле написано. А читающий по-английски поймёт...
Вернёмся хронологически немного назад. В 1984 г. в СССР начали печатать сборник «К. Маркс, Ф. Энгельс. Избранные сочинения. В 9-ти томах». Сборник был подготовлен также ИМЛ при ЦК КПСС. В предисловии ко всему изданию сказано (стр. XIX): «При подготовке настоящего издания учтены те новые факты и материалы, которые были выявлены в процессе работы над изданиями Сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса на английском языке, Полного собрания сочинений Маркса и Энгельса на языках оригинала (МЭГА)». Вот таким эзоповым языком во времена правления Ю. Андропова и К. Черненко намекали читателю, что текст произведений классиков, представленный в данном сборнике, в ряде случаев может расходиться с тем, который фигурирует в 50-томном собрании сочинений!
А если заглянуть в предисловие к 9-му тому этого же сборника, который вышел в свет в 1988 году («перестроечное» время), там уже прямо говорится (стр. XX): «Настоящее издание третьего тома «Капитала» в основном воспроизводит том 25 второго издания Сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса (М., часть 1 — 1961, часть 2 — 1962).
При его подготовке внесены некоторые уточнения в перевод, расширены редакционные примечания, внесены некоторые изменения в указатель имен.
[...]
Немногие труднопереводимые слова или специальные термины даются рядом с их переводом на языке оригинала (в квадратных скобках)».
Словом, ещё раз подтверждается старая истина: хочешь понять мысль автора неискажённо – осваивай его произведение в подлиннике! В наши дни это сделать не так трудно. Наличие Интернета и компьютерных технологий, включая и подробные двуязычные словари, позволяет как найти текст подлинника, так и досконально в нём разобраться. Не говоря уж о том, что по таким развитым языкам, как немецкий и английский, в эпоху глобализации несложно отыскать компетентных консультантов.
От редакции
Для тех, кто захочет более детально разобраться в вопросе, ЛП предоставит необходимые материалы.