Кен Нэбб (главы из книги)

Радость революции

Часто говорится, что общество без государства было бы осуществимым, если бы все люди были ангелами, но из-за извращённости человеческой натуры, необходима какая-то иерархия, чтобы держать людей в узде. Было бы вернее сказать, что если бы все были ангелами данная система могла бы функционировать достаточно терпимо (бюрократы работали бы честно, капиталисты воздерживались бы от общественно вредных предприятий, даже если они прибыльны). Именно потому, что люди не ангелы, необходимо уничтожить порядок, который позволяет некоторым из них очень эффективно быть дьяволами. Заприте сотню людей в маленькой комнате с одним-единственным вентиляционным отверстием и они перегрызут друг друга, чтобы добраться до него. Выпустите их, и они продемонстрируют совсем другие качества. Как говорило одно из граффити Мая 1968 г., “Человек не является ни благородным дикарём Руссо, ни испорченным грешником Церкви. Он зол, когда его угнетают, кроток, когда он свободен”.

Другие утверждают, что каковы бы ни были основные причины, люди сейчас доведены до такого состояния, что их надо будет лечить психологически и духовно перед тем, как они смогут даже допустить мысль о создании свободного общества. В свои поздние годы Вильгельм Райх начал чувствовать, что “эмоциональная чума” настолько крепко укоренилась в народе, что потребуются целые поколения детей, выросших в здоровых условиях для того, чтобы люди стали способными на либертарное преобразование общества; и что до тех пор следует избегать прямой конфронтации с системой, поскольку это лишь растревожит шмелиный улей реакции тёмных масс.

Иррациональные народные реакции действительно иногда требуют умеренности. Но какими бы мощными они ни были, они не являются непобедимой силой. Они сами содержат в себе противоречия. То, что они держатся за абсолютную власть вовсе не является признаком их веры во власть; это может быть отчаянной попыткой побороть свои всевозрастающие сомнения (конвульсивное затягивание скользкой петли). Люди, присоединяющиеся к бандам или реакционным группировкам, пойманные в сети религиозных культов или патриотической истерии, также ищут чувства освобождения, связи, цели, участия, усиления. Как показал сам Райх, фашизм дает особенно энергичное и драматичное выражение этим основным чаяниям и именно поэтому обладает более глубокой привлекательностью, чем колебания, компромиссы и лицемерие либерализма и левачества.

В конце концов единственный способ преодолеть реакцию это предоставить более правильное выражение этим чаяниям и более аутентичные возможности для их осуществления. Когда основные вопросы выходят наружу, иррациональность, процветающая под прикрытием психологических репрессий, ослабевает, подобно болезнетворным бактериям выставленным на свет и свежий воздух. В любом случае, даже если мы не в выигрышной позиции, мы можем найти удовлетворение, по крайней мере в борьбе за то, во что мы реально верим, вместо того, чтобы терпеть поражение в нерешительной и притворной позе.

Существуют пределы для своего собственного освобождения (или воспитания свободных детей) в больном обществе. Но если Райх был прав в том, что психологически угнетённые люди менее способны представить себе социальное освобождение, он не смог осознать, насколько процесс социального восстания может освобождать психологически. (Говорят, что французские психиатры жаловались на значительное уменьшение клиентуры после Мая 1968 г.!)

Понятие тотальной демократии вызывает целый спектр образов “тирании большинства”. Большинство может быть тёмным и нетерпимым, от этого никуда не деться. Единственное реальное решение - противостоять и пытаться побороть эту неграмотность и нетерпимость.

Удерживание масс в неведении (уповающих на то, что либеральные судьи защитят гражданские свободы, а либеральные законодатели протащат прогрессивные реформы) ведёт лишь к массовой обратной реакции, когда болезненные вопросы всё-таки выходят на поверхность.

При ближайшем рассмотрении, однако, большинство примеров угнетения большинством меньшинства показывает, что это происходит не из-за власти большинства, а из-за скрытой власти меньшинства, при которой правящая элита играет на всех имеющихся расовых или культурных антагонизмах, для того, чтобы обратить ярость эксплуатируемых масс друг против друга. Когда люди обретают реальную власть над своими собственными жизнями, у них найдутся более интересные вещи, чем преследования меньшинств.

При любом упоминании о возможности неиерархического общества возникает так много предположений о преступлениях или катастрофах, что было бы невозможно дать на все ответ. Люди покорно принимающие систему, ежегодно обрекающую миллионы на смерть от войн и голода и миллионы других на тюрьмы и пытки, вдруг спускают с цепи своё воображение при одной мысли о том, что в самоуправляющемся обществе могут быть хоть какие-то злодеяния, насилие, принуждение, несправедливость, или даже просто временные неудобства. Они забывают, что новая социальная система призвана не разрешить все наши проблемы; она просто должна обращаться с ними лучше, чем нынешняя система - не очень-то большая задача.

Если бы история следовала за самодовольными мнениями официальных комментаторов, революций бы не происходило. В любой данной ситуации всегда находится множество идеологов, готовых заявить, что радикальные перемены невозможны. Если экономика нормально функционирует, они будут утверждать, что революция зависит от экономических кризисов; а при экономическом кризисе, другие с не меньшей уверенностью объявят, что революция невозможна потому, что люди слишком заняты собственным выживанием. Первые, ошеломлённые восстанием в Мае 1968 г., пытались ретроспективно обнаружить невидимый кризис, на котором настаивает их идеология. Вторые утверждают, что ситуационистская перспектива исчерпана из-за ухудшившихся с тех пор экономических условий.

На самом деле, ситуацонисты просто отметили, что повсеместное достижение капитализмом изобилия продемонстрировало, что гарантированное выживание не может заменить собой реальную жизнь. Периодические взлеты и падения экономики не оказывают влияния на этот вывод. Тот факт, что несколько человек наверху недавно смогли присвоить себе еще большую часть социальных богатств, выгоняя большие количества людей на улицу и терроризируя остальное население угрозой разделить ту же участь, делает возможность постдефицитного общества менее явной; но его материальные предпосылки все еще существуют.

Причиной экономических кризисов, служащих свидетельством того, что нам следует “умерить наши ожидания” на самом деле является перепроизводство и нехватка работы. Абсолютная абсурдность нынешней системы проявляется в том, что безработицу считают проблемой, в то время как потенциально экономящие труд технологии направлены на создание новых рабочих мест для замены старых, которые становятся ненужными. Проблема здесь не в том, что у многих людей нет работы, но в том, что у многих людей она все еще есть. Нам следует повышать свои ожидания, а не умерять их.

Пятьдесят лет назад Пол Гудмен подсчитал, что менее 10% выполняемого в то время труда способны удовлетворить наши основные нужды. Каковой бы ни была точная цифра (сейчас она будет даже ниже, хотя она конечно зависит именно от того, что мы считаем нашими основными нуждами), ясно что большая часть современного труда абсурдна и не нужна. С упразднением товарной системы, сотни миллионов людей, которые сейчас заняты производством излишних товаров, или их рекламой, их упаковкой, их транспортировкой, их продажей, их охраной, или зарабатыванием на них (продавцы, клерки, бригадиры, менеджеры, банкиры, брокеры, арендодатели, профсоюзные лидеры, политики, полиция, адвокаты, судьи, тюремщики, охранники, солдаты, экономисты, рекламные дизайнеры, производители оружия, таможенные инспекторы, сборщики налогов, страховые агенты, консультанты по инвестициям, вместе с их многочисленными подчинёнными) будут все освобождены от этого в пользу совместного выполнения актуальных задач.

Прибавьте безработных, которые в соответствии с недавним отчётом ООН составляют сейчас свыше 30% мирового населения. Если эта цифра кажется высокой, это потому, что она включает заключённых, беженцев и многих других, обычно не учитываемых официальной статистикой безработицы, т.к. они отчаялись в своих попытках найти работу, как превращённые в инвалидов алкоголем и наркотиками, или те, кому настолько противен существующий выбор работы, что они прилагают всю свою энергию, избегая её путём преступлений и афер.

Прибавьте миллионы престарелых, которые очень хотели бы заниматься полезной деятельностью, но которых сейчас обрекают на тоскливую, пассивную пенсию. Также подростки и даже дети, которые взялись бы с энтузиазмом за многие полезные и образовательные проекты, если бы не были ограничены устаревшими школами, всё ещё рассчитанными на слепое, безграмотное подчинение.

Огромен компонент растраты времени, даже в явно полезных работах. Врачи и медсестры, например, проводят большую часть своего времени (помимо заполнения страховых форм, счетов пациентов, и т.д.), пытаясь с ограниченным успехом противодействовать всем видам проблем, порождённых обществом, таких как травмы на производстве, автокатастрофы, психологические проблемы и болезни, вызванные стрессом, загрязнением среды, плохим питанием или антисанитарными условиями, не говоря уже о войнах и об эпидемиях, которые следуют за ними, проблемах, которые исчезнут в освобождённом обществе, освобождая работников здравоохранения для концентрирования на основной профилактической медицине.

Одинаково огромен намеренно растраченный труд: работы, изобретённые только с тем, чтобы занять людей; подавление методов, гарантирующих работу, усиливающее опасность потерять работу, намеренно замедленные темпы работы; техники саботажа для оказания давления на боссов, или просто из гнева и разочарования. Не забудьте также об абсурдном законе Паркинсона (работа, растянутая с тем, чтобы занять время), о принципе Питера (люди, поднятые на свой уровень безграмотности) и другие схожие тенденции, так смешно описанные в сатире К. Норткота Паркинсона и Лоуренса Питера.

И насколько много напрасного труда будет уничтожено, когда продукты производятся для длительного употребления, а не предназначены для быстрого износа или выхода из моды с тем, чтобы люди покупали их снова. (После краткого первоначального периода высокого производства для обеспечения каждого прочными, высококачественными товарами, многие отрасли промышленности можно свести к очень скромным уровням, достаточным для их восстановления, или повышения их качества если разрабатывается действительно серьёзное улучшение).

Рассматривая все эти факторы, легко увидеть, что в обществе со здоровой организацией количество необходимого труда можно уменьшить до одного-двух дней в неделю.

Но такое резкое количественное уменьшение произведёт качественное изменение. Как обнаружил Том Сойер, когда люди работают не по принуждению, даже самое банальное задание может стать новым и увлекательным: проблема теперь не в том, как заставить людей выполнять его, но в том как разместить всех желающих. Было бы нереальным ожидать, что люди будут работать полный рабочий день на неприятных и в основном бессмысленных работах без надзора и экономических стимулов; но ситуация становится совершенно иной, если речь идёт о том, чтобы заниматься от десяти до пятнадцати часов в неделю достойными, разнообразными, самоуправляющимися задачами по своему выбору.

Более того, многие, начиная заниматься интересными для себя проектами, не захотят ограничиваться минимумом. Это уменьшит число необходимых задач до ещё более микроскопического уровня для тех, у кого не будет подобного энтузиазма.

Нет нужды возиться с термином “работа”. Работа за зарплату должна быть упразднена; осмысленная, свободно выбранная работа может приносить столько же удовольствия, сколько игра. Наша нынешняя работа обычно производит практические результаты, но не те которые выбираем мы, поскольку большая часть нашего времени посвящена банальностям. С упразднением труда за зарплату, работа станет более игровой, а игра более активной и творческой. Когда люди больше не сходят с ума из-за своей работы, им больше не понадобятся бессмысленные, пассивные развлечения, чтобы отдохнуть от неё.

Не то чтобы тривиальный досуг был чем-то неправильным; нужно просто понять, что его привлекательность в данный момент проистекает из отсутствия более полнокровной деятельности. Тот в чьей жизни не хватает реального приключения находит замену экзотике, собирая артефакты других времён и стран; тот, чья работа абстрактна и фрагментирована способен сделать многое ради того, чтобы произвести цельный конкретный предмет, даже если этот предмет не более значителен, чем сборная модель корабля. Эти и бесчисленные другие хобби показывают постоянство творческих импульсов, которые воистину расцветут при правилах свободной игры на широком масштабе. Представьте себе, как люди, которым нравится работать по дому или в саду, начинают работать для всей своей общины; или как тысячи энтузиастов-железнодорожников будут воодушевлены возможностью перестроить и задействовать улучшенные версии железнодорожной сети, которая станет одним из основных средств уменьшения автомобильного движения.

Когда люди подвержены подозрениям и угнетающим правилам, они естественно стараются сделать настолько мало насколько возможно. При свободе и взаимном доверии будет противоположная тенденция гордиться наилучшим возможным исполнением своей работы. Хотя некоторые обязанности в новом обществе будут более популярными, чем другие, у по-настоящему трудных и неприятных будет возможно более, чем достаточно добровольцев, в соответствии с желанием потягаться с вызовом или ради благодарности, если не из чувства ответственности. Даже теперь многие люди счастливы добровольно участвовать в достойных проектах, если у них есть время; их будет намного больше, если им не придется постоянно беспокоиться об обеспечении основных нужд для самих себя и для своих семей. В худшем случае, некоторые совершенно непопулярные работы придётся разделить на кратчайшие по возможности смены и распределять их по жребию до их автоматизации. Или можно будет проводить аукционы с целью найти желающих выполнять их, скажем, по пять часов в неделю при стандартной десяти- или пятнадцатичасовой загрузке; или за несколько экстра-кредитов.

Нерасположенные к сотрудничеству люди возможно будут настолько редкими, что остальное население может просто оставить их в покое, вместо того, чтобы давить на них, заставляя вносить свой небольшой вклад. При определённом уровне достатка проще не беспокоиться о нескольких возможных злоупотреблениях, чем нанимать армию табельщиков, бухгалтеров, инспекторов, информаторов, стукачей, дубаков, ментов и т.д. вынюхивающих каждую деталь и наказывая каждое нарушение. Нереально ожидать, что люди станут более щедрыми и склонными к сотрудничеству, когда вокруг ничего не происходит; но большой материальный избыток создаст ограничения для злоупотреблений, так что не будет иметь значения будут ли вносить люди меньший или больший вклад в общее дело.

Упразднение денег предупредит то, что кто-либо будет брать больше своей доли. Большинство опасений по поводу, освобождения общества заключается на том предубеждении, что деньги (и т.о. также их естественный защитник; государство) все ещё будут существовать. Это партнерство государства и денег создаёт неограниченные возможности для злоупотреблений (подкупленные юристы, выискивающие лазейки в налоговом законодательстве и т.д.); но по их упразднении исчезнут мотивы и средства для подобных злоупотреблений. Абстрактность рыночных отношений даёт возможность любому анонимно накапливать богатство, косвенно лишая тысячи других их основных средств; но с упразднением денег любая значительная монополизация будет слишком бросаться в глаза.

Из любых других форм обмена, которые могут появиться в новом обществе, простейшей и возможно самой распространённой из них будет обмен дарами. Общий достаток распространит щедрость. Дарить весело и приносит удовлетворение, без докучливых бухгалтерских подсчётов. Единственные расчеты будут связаны со здоровым общим соревнованием. “Соседняя община подарила менее обеспеченной области столько-то; мы уж наверняка сможем сделать столько же”. “Они устроили классную вечеринку; посмотрим, сможем ли мы их переплюнуть”. Небольшое дружеское соперничество (кто придумает самый вкусный новый рецепт, вырастит больший овощ, разрешит социальную проблему, придумает новую игру) будет всем во благо, даже проигравшим.

Возможно, освобожденное общество будет функционировать как импровизированная вечеринка. Большинству людей нравится готовить для других; но даже если кому-то нечего предложить, есть много других возможностей. Не обязательно, чтобы каждый вносил одинаковую долю, потому что задачи будут настолько минимальными и настолько широко распределены, что никто не будет перезагружен. Поскольку все будут открыто вовлечены, не будет надобности контролировать людей или устанавливать наказания за неподчинение. Единственным элементом “принуждения” будет одобрение или неодобрение других участников: благодарность будет означать позитивный стимул, в то время как даже самого безалаберного человека, если он упорно не будет вносить свой вклад, могут начать высмеивать и перестать приглашать. Организованность будет необходима в случае возникновения проблем. (Если как правило получается слишком много десертов и недостаточно основных блюд, группа возможно решит координировать, кто, что будет приносить. Если какая-то щедрая душа будет нести чрезмерное бремя по уборке и мытью посуды, вежливым намёком можно смутить других и призвать добровольцев, или ввести какую-то систему поочередности).

Сейчас, конечно, подобная спонтанная кооперация является исключением, и применяется в первую очередь там, где до сих пор сильны традиционные общинные связи или среди маленьких, самоизбирающихся групп людей с похожим складом ума в регионах с не слишком бедными условиями. В мире, в котором человек человеку волк, люди естественно осмотрительны и подозревают друг друга. Если какое-нибудь зрелище не трогает их какой-нибудь сентиментальной человеческой историей, они обычно мало беспокоятся о людях вне свбего непосредственного круга. Из-за своих обид и разочарований они могут даже получать мрачное удовольствие, портя удовольствие другим людям.

Но, несмотря на всё то, что не способствует их гуманности, большинство людей, если им предоставляется случай, всё ещё любит заниматься достойными вещами, и им нравится благодарность за это. Заметьте, с какой охотой они пользуются возможностью проявить взаимоуважение, даже открывая дверь перед кем-нибудь или обмениваясь банальными замечаниями. Если случается наводнение или землетрясение, или другие чрезвычайные ситуации, даже самые эгоистичные и циничные люди бросаются спасать других и занимаются этим по 24 часа в день, доставляя еду и первую медицинскую помощь, т.д., без какой-либо иной компенсации кроме благодарности других. Вот почему люди на удивление часто вспоминают войну или катастрофы с чем-то типа ностальгии. Как во время революции, подобные события нарушают обычное социальное отчуждение, давая каждому возможность заниматься реально полезными вещами, и порождая социальное чувство общности (даже объединяя людей против общего врага). В освобождённом обществе эти социализирующие импульсы смогут процветать, не требуя подобных экстремальных предлогов.

* * * * *